На кухне из проводного радио слышались непрерывные позывные "Родина слышит, Родина знает". Когда позывные прекратились, по радио объявили об отстранении Горбачева с поста Президента в связи с болезнью и о введении правления ГКЧП во главе с Янаевым.

Николай пошел на балкон покурить. Сигарет у него не оказалось ни одной - только старая треснутая трубка и купленный год назад полиэтиленовый пакет с табаком марки "казбек". Он распечатал пакет, насовал в трубку табак, большей частью состоявший из табачной пыли и стеблей, приблизил зажженную спичку и сделал осторожный вдох. Не затягиваясь глубоко, выпустил струю едкого дыма желтоватого цвета. Табак на вкус оказался тоже отвратительным, хуже "беломора". Николай смог сделать лишь несколько неудачных попыток затянуться, после каждой из которых трубка каждый раз гасла. От пепла шел отчетливый запах нашатырного спирта. От курения у него остался противный вкус во рту и шершавость на языке - точно он хлебнул неосторожно горячего чая.

Солнце стояло уже достаточно высоко. Туч на небе не было, только на горизонте на юге из труб ТЭЦ выходили клубы пара, напоминающие кучевые облака. Солнце светило вполсилы, сквозь полупрозрачную муть, от которой все небо было ослепительно белое. Иногда поднимался ветер и тогда явственно ощущался холод - было, наверное, градусов двенадцать или пятнадцать. (Термометр на окне нагрелся на солнце и показывал почти двадцать пять градусов.)

По тротуару вдоль длинного дома напротив тянулись в одну сторону прохожие с хозяйственными сумками, как всегда в это время. Через полчаса, в девять, открывают магазин.

Николай пошел в магазин только в десятом часу, когда толпа перед входом уже должна была прорваться внутрь. Теперь многие покупатели приходят к магазину за пятнадцать - двадцать минут до открытия и дожидаются у дверей, чтобы хоть чего-нибудь успеть схватить. В магазине с продуктами было явно не лучше, чем в последние месяцы - на прилавках ничего не было, кроме черного хлеба. (Белый отсутствовал.) Давали пряники, по одному пакету в руки. За пряниками выстроилась отдельная очередь через весь магазин.

Николай стоял к кассе минут тридцать и слушал разговоры бабок и теток из очереди. Одни выражали надежду, что теперь станет легче, другие же сомневались. Но Горбачева ругали и те, и другие.

Николай вернулся домой в десять часов. По телевизору показывали фильм на военную или деревенскую тему: из покосившейся избы на грязную проселочную дорогу вылезает баба в кирзовых сапогах и начинает крепко обниматься с мужиком, не то встречая, не то прощаясь. Когда кино кончилось, на экране появились дикторы и начали зачитывать те же постановления и обращения, что и по радио: отставка Горбачева и введение чрезвычайного положения.

Николай начал собираться на дачу. На самое дно сумки положил нож в кожаных, из ялового сапога, ножнах. В армии солдаты выпиливали себе такие ножи, а офицеры их отбирали во время обысков. Когда изъяли сразу несколько штук, один нож Николаю удалось присвоить.

Из продуктов Николай взял только купленную им черную буханку. На даче оставалась трехлитровая банка деревенского молока, а также запасы круп и растительного масла. В погребе есть прошлогодняя картошка, а в огороде уже можно накопать молодой. Положил затем трубку и пакет с табаком, а также бутылку водки. Взял Библию карманного формата. Три года назад они разрешили массовый ввоз иностранных религиозных изданий, и он тогда купил ее на толкучке у книжного магазина на Новом Арбате. Отдал шестьдесят рублей. Эти Библии, как сообщалось, предназначались только для бесплатного распространения. Библия была в мягкой пластиковой обложке и Николай потом сделал переплет в старинном стиле - из толстой алюминиевой фольги с заклепками и железной застежкой.

На дачу Николай поехал в начале двенадцатого. В метро все было как обычно. Не изменилось ни количество пассажиров, ни их поведение. Николай не встал ни на Серпуховской, на которой переход на кольцевую, ни на Боровицкой, где тоже прямая линия к Ярославскому вокзалу. Вышел только на Чеховской. Намеревался купить на Пушкинской белого хлеба и сигарет и заодно посмотреть, что происходит в центре города.

В подземном переходе на выходе из метро Николай не увидел ни одного торговца - ни нелегальных папиросников, которых милиция гоняла и раньше, ни даже официальных лоточников с книгами. Возле редакции "Московских новостей", где собираются любители рассуждать на политические темы, народу почти не было. Поворот на Тверскую, где стоит забор вокруг погорелого Дома актера, для машин был закрыт. Стоял знак - "кирпич" и милиционер-регулировщик. Но пешеходы проходили свободно. Автомобильного движения по Тверской не было; на обочине стояли несколько милицейских машин.

В булочной белый хлеб был, но очередь растянулась на весь магазин. Стоять в ней пришлось бы не меньше часа. Николай вышел на улицу. У дверей магазина он увидел молодого человека с пачкой сигарет в руке. Николай отдал за пачку пять рублей и пошел к Советской площади. На постаменте памятника Юрию Долгорукому был приклеен большой лист бумаги с надписью "На Манеж!" и указующей стрелкой. Перед памятником толпились кучками люди. Николай прошел мимо них, спустился по ступенькам в дальний конец площади, сел на лавочку и закурил. Искурив сигарету до половины и бросив окурок в урну рядом с лавочкой, Николай снова прошел мимо толпы и направился вниз по Тверской. Людей в том направлении шло явно больше, чем в обратную сторону. У Центрального телеграфа навстречу ему по пустой проезжей части медленно проехал бронетранспортер. Многие из прохожих стали кричать, свистеть и грозить кулаками.

В конце улицы люди, в основном мужчины лет тридцати - сорока, очень возбужденные, разворачивали троллейбусы и перегораживали ими проезд на Манежную площадь. Но большинство слонялось по площади взад-вперед кучками и поодиночке. Народу собралось не слишком много, тысяч десять. Несколько раз появлялись активисты с пачками листовок и люди сразу бежали к ним и рвали листовки у них из рук буквально в клочья. Пачки приносили большие, но Николаю листовки ни разу не досталось. Удалось увидеть ее только из чужих рук: заявление против ГКЧП за подписями Ельцина и Хасбулатова.

Николай сел на бордюр газончика в центре площади и закурил еще одну сигарету. Времени было около часа дня. Муть на небе сменилась облаками, которые закрывали полнеба.

В это время какой-то человек возле старого Университета стал выкрикивать в мегафон: "Борис Николаевич просит вас придти!" Народ стал постепенно стягиваться к тому месту, потом двинулся по закрытой для автомобилей улице вдоль Манежа и свернул на проспект Калинина, на котором продолжалось автомобильное движение. Шли узкой колонной вдоль правого края проезжей части. Не было ни одного плаката и только два трехцветных флага.

Когда переходили Арбатскую площадь, милиция остановила автомобильное движение до тех пор, пока не пройдет колонна, которая растянулась на несколько сот метров. Одна машина попыталась вклиниться. За рулем сидел человек с руками сплошь в воровских наколках. На него сразу набросились и пригрозили перевернуть его автомобиль. Зато к пристроившемуся к колонне иностранному автомобилю с дипломатическими номерами отнеслись очень приветливо. Начались разговоры, что ни одно иностранное правительство Янаева не признало.

После Садового кольца улица пошла вниз под уклон к Москве-реке. Вдоль улицы там стоят высокие дома и Верховный Совет показался из-за них неожиданно и полностью - округлым белым торцом с вертикальными линиями. К этому времени солнце уже полностью скрылось за тучами ярко-желтого цвета.

Когда подошли Верховному Совету, какая-то женщина закричала: "Ельцин, Ельцин!" и стала показывать рукой куда-то вверх на правое крыло здания. В одном из окон действительно был виден человек в белой рубашке, но разглядеть лицо на таком расстоянии было невозможно. В толпе начался спор, Ельцин показался в окне или же не Ельцин. Потом некоторое время рассуждали про то, где именно в здании находится кабинет Ельцина, высказывались разные версии и к единому мнению тоже не пришли.

Николай собрался осмотреть окрестности здания, прежде чем направиться на вокзал. Повернул направо, к СЭВу - и в это время начался необычайной силы косой дождь. Николай вытащил из сумки куртку с капюшоном и надел ее. Куртка тут же промокла насквозь; он попытался укрыться, встав вплотную к кустам вдоль тротуара, это тоже не помогло. Минут через пять, когда дождь на некоторое время прекратился, он был совсем мокрый.

Улица, проходящая между Верховным Советом и СЭВом была частично перегорожена баррикадой. Строили ее большей частью мужчины средних лет. Они были еще более сердитые, чем те, что толкали троллейбусы на Манежной. Один водитель остановил машину, вылез из нее и попытался отодвинуть металлическую секцию строительного забора, которую они положили посреди дороги. Они увидели, подбежали и с такой силой швырнули ее на место, что чуть не проломили водителю голову, он еле увернулся.

На вокзал Николай пришел минут за семь до отхода поезда, успев не только купить билет, но и пройти в дальнюю часть платформы, где народу в вагонах меньше. Вагон, в который он сел, был сначала совсем пустым, но за минуту до отправления в него ввалилась толпа цыганок - человек десять, не считая детей. Одна из них села на лавочку рядом с Николаем, попросила денег и он дал ей десять копеек. Она немедленно принялась ему гадать. Сначала Николай с относительно вежливым видом делал вид, что слушает, а потом, не говоря ни слова, вскочил и убежал в другой вагон.

Когда Николай вышел из поезда, дождя не было; показалось вечернее солнце. Ехал он почти полтора часа и успел немного обсохнуть. До прихода автобуса оставалось двадцать минут. На остановке стоял пьяный и кривлялся на потеху публике: "Вот оно как в жизни бывает! Это ж надо!" Явно имел в виду сегодняшние события, но из его слов нельзя было понять, какой из сторон он сочувствует.

Приехал автобус. Через полчаса Николай шел по дорожке к дачному участку. Дом еще не достроен и пока приходиться пользоваться сараем с пристроенным перед ним шиферным навесом. Площадь сарая пятнадцать метров, три на пять. Поперек помещения стоит буфет, который разделяет его как бы на две комнаты. В левой половине, где дверь на улицу, то есть под навес, вдоль стен стоят перпендикулярно друг другу диван и кровать, а в правой - холодильник и два стола, обеденный перед окном и кухонный у стены.