На "дополнительных видах обучения" устроили "экскурсию в войсковую часть". Самое удивительное, что устроили именно в воскресенье, хотя это вовсе не общественная нагрузка, а пункт учебной программы: грозились не поставить зачета тем, кто не явится. Но, впрочем, фиг их всех разберет, что у них нагрузка, а что нет.

Мороз был жуткий, градусов 25. Небо, хотя и ясное, но не синее, как летом, а зеленоватое. На возвышенности за лесом в морозном тумане окна домов сверкали на только что взошедшем солнце отдельными красными точками, как в луче лазера.

Ночью буря снежная
Заметала след.
Розовое, нежное
Утро будит свет. (Блок)

Приехали воинскую часть в центре Москвы. Сперва повели в гараж, где было холоднее, чем на улице. Показывали бронемашину. Затем, наконец, пошли в тепло - в казарму. Тоже показывали различные пулеметы и радиостанции, но я в основном разглядывал обстановку: железные кровати в два этажа, тумбочки и несколько табуреток. От чисто вылизанного пола отражалось солнце и слепило глаза. Ничего, как говорится, лишнего. Рядом, видимо, располагалась кухня: уныло и казенно воняло вареной капустой и еще какой-то тухлятиной.

Солдат было всего несколько человек. Они все сидели за столом и резались в домино. Остальным, видимо, даже в воскресенье нашли какое-то занятие.

Но кончилось все это относительно быстро. Домой вернулся около трех часов. Мороз стал еще сильнее. Из вентиляционных труб на крышах домов валил столбом пар. Окно быстро обледеневало. Появился иней по периметру стекол и ледяные наросты внизу, а также снежные бугры на шляпках болтов, скрепляющих раму. Напоминает удушливый химический опыт - возгонку и кристаллизацию нашатыря.

Пять лет назад они еще уделяли внимание подобным вопросам, а теперь, видимо, решили, что все всем уже доказано. Недавно в "Комсомольской правде" напечатали стихи Ф.Чуева:

Когда окончилась война,
Тогда взошла в средине века
Такая слава человека!..

Сегодня сдал последний зачет. Аудиторию еле нашел: находится в самой глубине факультета. От изгиба коридора в северном крыле здания отходит маленький коридорчик, так называемый "аппендикс" или "сапожок".

Аудитория имеет неожиданно уютный вид: стены обставлены массивными деревянными шкафами, на окнах - плотные шторы. За окном - утро, пасмурное, голубоватое по контрасту с желтым электрическим светом и черные ветки, окаймленные снегом, как на гравюре. Этаж цокольный, ниже уровня земли, а окна под самым потолком и в них не видно ни улиц, ни домов, точно это не в городе, а где-то в глуши.

Очереди отвечать я ждал около часа - в полном отупении, даже не пытаясь что-либо повторить. Когда она вызвала, я подошел и открыл тот же текст, который засыпал пять дней назад. Она молча согласилась, только указала место, где переводить.

Затем я пошел к инспекторше ставить допуск к экзаменам. Возле ее стола стояла студентка и жалобно уговаривала:

Сегодня я проснулся часов в 11. На небе появились неприятные желтые и голубые просветы, предвещавшие новые морозы. Градусник показывал уже минус 10.

Почти весь день я лежал на кушетке и опять читал старые журналы "Юность". Под вечер, в пятом часу, ходил сдавать пустые бутылки. "Приемный пункт" представляет собой закуток во дворе магазина. Еле нашел вход среди куч поломанных ящиков. Узкая длинная комната без окон, голые бетонные стены и ослепительная лампочка под потолком. Но все равно темно. На полу натоптан грязный снег. Холодно там почти как на улице и снег не тает. В тесных проходах между штабелями ящиков стоит очередь человек в десять. За бутылки можно взять не только деньгами, но и непосредственно спиртным. Стоявший передо мной гражданин с красным морщинистым лицом и трясущимися руками долго и подробно выяснял, в каком напитке сколько градусов. В самом крепком оказалось только 17. Он выматерился и даже собрался уходить, потом все же выставил посуду на прилавок и получил в обмен бутылку. Вино в темноте казалось совсем черным. Так и называется в просторечии - "чернила".

Сдал последний экзамен, математический анализ. Приехал сдавать к 11 часам и все равно долго ждал в коридоре.

Аудитория - полная противоположность той, в которой я сдавал английский зачет. Проходной двор - 5-й этаж, где находятся учебные аудитории и столовая: столпление народа, галдеж и вонища. Внутри же аудитория напоминает уборную: небольших размеров, а пол почему-то кафельный. Может, и была раньше уборная.

Подошел к столу и сразу, не выбирая, цапнул билет. Вынулась формула Остроградского: связь объемного и поверхностного интегралов. Самое простое из всех билетов: мог бы, наверное, ответить даже без шпаргалки. Но я все равно незаметно вытянул из соответствующего пакетика листочек, переписал и сидел потом минут тридцать, пока не вызвали. На написанное за это время не взглянул ни разу. Билет ответил вполне прилично, а как стали спрашивать дополнительно - отвечал несколько хуже. Но преподаватель попался не особенно вредный, долго мучить не стал. Увидел, наверное, что у меня в зачетке уже есть одна тройка, а стипендию и с одной не дают. Поставил мне второй троячок и отпустил.

Поехал в библиотеку. 111-й номер идет до центра почти полчаса. Оттепель. Серое небо, сырой асфальт, мельчайшие брызги из-под колес; машины едут по самые окна в грязи. В автобусе течет вода - и снаружи по стеклам, и сверху сквозь крышу. Не автобус, а настоящий аквариум. А какой-то пьяненький остряк всю дорогу сравнивал с баней: "Мочалку надо было взять".

Наконец доехал и вышел на Свердловскую площадь. Кусок древней красной стены весь в густом пушистом инее и на постаменте стоящего перед ней памятника - тоже лежит иней, как всегда при неожиданном потеплении. Некоторое время шел через дворики и подворотни, по снежной каше и скользким ледяным наростам (иногда даже дождик идет, совершенно откровенный дождик; в январе-то), затем зашел в подъезд и стал подниматься по истертым каменным ступеням, которые обвивались вокруг сетчатой шахты лифта. Мутность зимнего дня умножалась мутностью окон, заключенных в продолговатые, расширяющиеся вовнутрь проемы. Поверх стен проложены многочисленные водопроводные и канализационные трубы и вокруг них - ржавые пятна протечек.

Библиотека помещается в запущенном помещении: облезшие стены и потолок в желтых и зеленых разводах. Библиотека считается ведомственной, а я тут вроде как по знакомству. В дальнем конце комнаты расположен небольшой закуток и в нем - полки с "дефицитом". (В основном - исторические и детективные произведения.) Закуток отделен от общего зала лишь дверным проемом без двери, но имеет вид служебного помещения: вешалки с пальто, стол и стаканы с недопитым чаем. Я, по негласной договоренности, не делаю никакого различия между общими полками и этими.

Сегодня обнаружил 1-й том воспоминаний Эренбурга (1-я и 2-я книги отдельным изданием). Библиотекарша предложила мне еще какой-то роман "о Тегеранской конференции" (тоже дефицит), но я отказался: "в другой раз как-нибудь".

Когда я вышел на улицу, уже стемнело. Небо в оттепель по ночам цвета совершенно необычайного: смесь темно-желтого с фиолетовым. И туманные пятна вокруг фонарей.

Книга издания 1962 года. Прочитал ее впервые два с половиной года назад в собрании сочинений, где напечатан более поздний текст - 1966 года. Заметил некоторые отличия. Например, в этом издании в главе о Есенине имеется неопределенная и радужная фраза: "Он писал чудесные стихи", там же она исправлена на "он писал за них и про них".

Вчера немножко заболел и на занятия сегодня не ходил. Когда проснулся, обнаружил, что температура упала до 36.2, но вчера я уже твердо настроился болеть. И действительно - через час стало 37.5, даже больше, чем было вчера, а после того, как я просидел два часа в очереди в коридоре поликлиники, температура поднялась еще выше. Врач оказался вполне передовым: никаких таблеток не прописал, а только пить побольше жидкости.

На улице сейчас совсем тепло, светит очень яркое солнце. Снег, наконец-то, полностью растаял. Остались лишь плотные наросты вдоль тротуаров - там, где полмесяца назад были сугробы двухметровой высоты. Почитал старые "Литературные газеты". В номерах за начало прошлого года - обширная дискуссия на тему о том, каким надлежит быть "человеку будущего". Письма можно классифицировать, выделить три основные концепции.

I.

Утром ездил в университет получать допуск к экзаменам. Вчера, после сдачи теоретической механики, последнего (и самого страшного) зачета, вышел из аудитории в полубессознательном состоянии. Инспекторши не было, когда я пришел - и я не стал ждать, поехал домой.

Зато сегодня пришлось прокатиться. Автобус раскален и асфальт за окнами блестит так же ярко, как и небо. Инспекторша поставила мне в зачетке штампик о допуске и сделала соответствующую отметку у себя в списке. Заодно взял у нее и переписал билеты для экзаменов. Она была занята: допрашивала студента, у которого из семи требуемых зачетов было поставлено только два. У них положено отправлять на комиссию по отчислению всего за три не сданных вовремя зачета. Еле дождался, пока инспекторша чем-то отвлечется и подсунул ей под нос зачетку: "Поставьте, пожалуйста, тут."

Экзамен будет в среду, шестого числа. Еще целая неделя.

На обратном пути до Симферопольского проспекта доехал, как обычно, на 1-м номере, а дальше не сел на 28-й, а пошел пешком через лес. Шел около часа - вместо 20 минут на автобусе. Погода теплая без перерывов уже больше недели. Жара чувствуется даже в лесу: порывы ветра, приносящие не прохладу, а, напротив, духоту. На дорожке лежат солнечные пятна и обломки сухих веток, вокруг - полупрозрачное месиво листьев, проткнутое солнечными лучами (наискось) и стволами деревьев (вертикально). Пахнет молодыми листьями и прошлогодними гнилушками, а иногда - густым кофейным дымом горящего где-то в глубине леса костра. Сперва было довольно много прогуливающейся публики, но очень скоро, минут через десять, началось практически полное одиночество.

Позавчера вечером я поехал с Л. и ее матерью Р.Я. за грибами. Около часа ждал их на Савеловском вокзале. В поезд сели только в десятом часу, когда стало темнеть.

По дороге Л. рассказывала о каком-то, как она выразилась "журнале", который без руководящего дозволения собрались издавать отдельные писатели. "Ну им и дали по шапке. Ахмадуллину даже выперли из Союза писателей". Вспомнил, что про эту историю читал недавно в "Литературной газете". Тон статьи был не агрессивный, но брезгливо-снисходительный. А иногда проскальзывали потрясающе откровенные оговорки: "Приблатненность большинства авторов. Как будто заключенным разрешили издавать газету без контроля администрации."

Поезд шел только до Дмитрова. Подождали следующего, проехали еще две или три остановки, вылезли на маленькой станции и долго шли пешком. Оказывается, ночью можно ходить без всякого освещения, хотя было новолуние и к тому же облачная погода.

Через полтора часа, когда уже едва заметно светало, пришли в какую-то деревню. У Р.Я. там имеется дом, она не то купила его, не то временно сняла. Сделано это полулегальным образом: деньги выплачивались не только хозяевам, но и кому-то в сельсовете. (Для легального владения домом в деревне следует в него прописаться, выписавшись при этом из Москвы.) Дом совсем старый, официально числится брошенным или вообще не существующим.

Деревня называется "Непейно". Как рассказывают местные жители - в назидание жившему там когда-то барину, пропившему все свое имение, в том числе и эту деревню.

Спал я на полу на мешке с сеном. Когда проснулся - они обе ушли за грибами. (Пытались поднять и меня, но я разоспался и вставать не хотел, а они особенно не настаивали.)

В доме всего одна комната - бревенчатый сруб и дощатая загородка около печки. В углу на полке стоит несколько икон в окладах из толстой фольги: видны лишь коричневые лица и руки. Рядом - портрет Ленина и репродукции из "Огонька". В фасадной стене - три окна, а четвертое, точно большой палец перчатки - в заднем левом углу.

Они скоро вернулись. Грибов принесли очень мало. Поев, собрались опять в лес; на этот раз я пошел с ними. Погода, в противоположность вчерашней, была довольно теплой. Ходили мы два часа, грибов опять почти не набрали.

Пароход "Достоевский"

На этой неделе сделали с Л. и Р.Я. путешествие на пароходе по Москве-реке, Оке, Волге и каналу.

Воскресенье (5.VIII.79)

"Отвалили" с Южного речного порта на древнем пароходе с двумя колесами по бортам. Я не знал, что такие еще сохранились. На лестнице, ведущей на верхнюю палубу, значилось: "Вход только с билетами 1-й и 2-й категории.". Никто, однако, не проверяет. Рядом с объявлением висят портреты Ленина и Маркса, подтверждая, что не за то боролись. Хотя находиться в 3-й категории даже лучше: окна выходят на узкий проход вдоль борта, а не на палубу, по которой ходит публика и заглядывает в каюту.

Понедельник (6.VIII.79)

Остановка в Константинове. Пасмурный, но теплый день. Деревня на крутом берегу Оки, приукрашенная для туристов. Два бюста Есенина: один напротив ресторана, другой (с очень грустным лицом) - напротив его дома. Посреди улицы растет огороженное забором старое дерево, посаженное, как гласит табличка, лично Есениным.

Вечером была остановка в Рязани. Около старинного монастыря видел нелепый памятник: Есенин торчит из-под земли по пояс, раскинув руки в показном восторге. В магазине - огромная очередь за курами. Куры - жуткого черно-синего цвета. Запах тухлятины чувствуется даже на улице. Прямо-таки куриный морг, а не магазин.

Лозунгов на улицах Рязани заметно больше, чем в Москве и содержание их значительно более пафосное. Намереваясь позвонить в Москву, мы долго не могли найти почтамт. Пройдя несколько раз мимо дома, на крыше которого находился лозунг: "Все силы - служению Родине!", наконец обнаружили на фасаде надпись небольшими буквами "Почтамт".

Р.Я.: "Все силы... А то еще не до конца разворовали."