texts
photos
links
books
|
|
|
|
|
|
|
main texts photos links books |
| 
| 
| 
| 
| 
| 
| 
| 
|
Четверг, 22.08.91
It was a blow struck against the Party. It was a political act.
Галич, "Командировочная пастораль."
И. Эренбург, "В Проточном переулке"
"Извините, у вас случайно не будет сигарет?" Николай оглянулся. Рядом стояла толстая девица лет тридцати - соседская дочка. Что ее зовут Наташа, Николаю удалось вспомнить не без некоторого труда. Появляется она на даче очень редко.
Николай принес ей пачку "Явы"; в которой осталось около пяти штук сигарет. Сигаретам Наташа явно обрадовалась. Пригласила его покушать. "У меня даже водка есть". Они пошли к Наташиному сараю, она вынесла почти полную откупоренную бутылку и они сели за столик на улице. Было около одиннадцати часов: Николай услышал, что у остановки, не видной за разросшимися вдоль забора деревьями, затормозил автобус, следующий в Дмитров. "Первый тост, чтобы не пить впустую, предлагаю, так сказать, за славную победу!" - сказал Николай. - "За то, что все так быстро и благополучно кончилось". Она послушно выпила, однако заметила не без вызова: "А мне все равно какое у нас будет правительство".
"Видишь - крыши сделаны с ломаными скатами. Даже это они запрещали. Крышу полагалось делать только треугольную. - сказал Николай, показав на Наташин и на свой дом, - Чтобы под крышей вообще не было никаких жилых помещений, только чердак. Фундамент они разрешали не больше, чем шесть на шесть. Ни фига ведь не разместишь. Или две длинные комнаты, три на шесть, или одну большую и две совсем маленьких... Вот как родная партия заботилась о народе. Чтобы народу не было слишком просторно не только в городе, где норма десять метров на рыло, но и на даче. Если народ будет жить слишком просторно, то он распустится, разболтается и ни в какую атаку ты его уже не пошлешь, поскольку народ и сам тебя может послать очень запросто куда следует... При Горбачеве на все эти запреты люди начали ложить с прибором. И в конце концов их вообще отменили. А они его, ироды, убрать захотели..."
"А сами-то себе они какие дачи строят" - попыталась Наташа ему поддакнуть.
"Мне на это накакать с высокой трибуны, какие они себе строят. Не за столом будет сказано. Сгнивает без всякой пользы в народном хозяйстве неизмеримо больше, чем они могут разворовать. Если бы люди не воровали, мы бы все вымерли от голода еще в 18-м году... А самые честные, небось, вымерли бы еще при царском режиме... Как говорится: у нашего государства сколько ни воруй - своего все равно не вернешь. Дачи строят... Да и хер с ними, пусть строят, или пусть не строят, как им угодно, лишь бы нам не мешали. Им, может, ихняя идеологи просторно жить не дозволяет - но мы-то здесь причем?"
Некоторое время обсуждали вопрос - где сколько воруют. Наташа приводила в пример советскую торговлю. "Там миллионами прут".
"С Советской Армией в этом смысле никто не сравнится. Там не миллионами прут, а миллиардами. Вооруженные силы правильнее писать через одно "о", от слова "вор". "Воруженные". На продавца заявление можно написать. Иногда, говорят, помогает. А в армии на кого напишешь? На командира своего, что ли? Он же тебя потом сожрет". Одет Николай был в шорты, вырезанные из старых джинсов и в военную куртку, которую показал Наташе, как вещественное доказательство. "В первый же день службы они поспешили выдать мне форму. Пока я ничего не понимаю по части обмундирования. Не постеснялись обмануть: вместо полушерстяной куртки, "ПШ" всучили вот эту вот, "ХБ" - хлопчатобумажную, намного более дешевую. А потом доказывай, кому хочешь, если уже расписался в ведомости".
Николай пока не оставлял намерения уехать в Москву в тот же день. Время летело очень быстро и рейсовые автобусы по шоссе за забором, проезжали, как ему казалось, едва ли не один за другим (хотя на самом деле интервалы между ними были не меньше полутора часов). То и дело солнце скрывалось за тучами и становилось холодно. Тогда Николай намеревался сбегать в сарай и одеться потеплее, но солнце каждый раз вскоре опять показывалось на небе.
Курила Наташа одну сигарету за другой. Пачка Николая опустела через час и Наташа сбегала к соседям, где выпросила несколько сигарет. Сначала Николай тоже пару раз закуривал с ней за компанию, но потом перестал - пытаться догнать ее по части курева было бесполезно.
Потом Наташа повела Николая показывать ему свой дом, тоже недостроенный. На первом этаже были две длинные комнаты окнами на шоссе и две квадратные проходные, прихожая и кухня. Стена дома сделаны из бруса. Посреди дома находится кирпичная печка, которая выходит углами во все четыре комнаты.
"Отлично все, отлично. Только зря вы лестницу сделали вдоль стены рядом с окном. Можно разбить ногой и свет загораживает. А верхний конец - в фасадную стену. Может, не поздно переделать? Если верх лестницы будет в середине дома, то поперек мансарды можно сделать коридор, а из него двери в две комнаты на оба фасада, на север и на юг".
"Да мне все равно, что тут будет. Я сюда очень редко езжу. Ванны нет, ничего нет".
"И ванну тоже можно устроить. Бывают такие колонки на дровах для подогрева воды".
Потом Николай показал Наташе свой дом. Осматривать там особенно нечего: пустая коробка, оббитая рубероидом, вместо потолка и перегородок между комнатами - брусья каркаса. В одной из двух будущих комнат вместо пола - настил из необструганных досок. "Не вздумай становиться. Это еще не настоящий пол. Черный называется, для утеплителя. В основном набил все позавчера за один день. Вчера немного докончил. Работал и работал, даже на войну не пошел, так сказать. То есть пошел, но вскоре сбежал. Строил с мечем на чреслах своих, как пророк Неемия. Пойдем еще чего покажу". Николай повел Наташу в сарай и вытащил кинжал в кожаных ножнах. "Туда тоже с этой штукой пошел. Про холодное оружие у них есть статья только насчет ношения, кажется, трешку могут дать. А за хранение сажают только за огнестрельное".
Николай вынул бутылку, где оставалось почти половина содержимого и они принялись ее допивать. В холодильнике нашлась банка с подходящей закуской, маринованными грибами. На выпивку Николай особенно не налегал, пошутил по этому поводу: "Видишь стакан: больше двухсот грамм в него в любом случае не войдет, наружу польется. Так вот и я". Наташа допила бутылку почти в одиночку. Николай некоторое время колебался - а не залезть ли на чердак и не вытащить ли еще поллитру. С начала года, когда ввели талоны на водку, накопилось штук десять бутылок.
"Водка, если хочешь, у меня есть еще. Но на мою поддержку не рассчитывай". Наташа сказала, что пить тоже больше не хочет.
Вскоре у нее снова кончились сигареты и она предложила прогуляться за куревом. К вечеру сильно похолодало и Николай, уже не стесняясь ее, переодел шорты на длинные брюки.
Этой весной, в отличие от прошлых годов, не перешли на летнее время. К концу августа в восемь вечера даже в ясную погоду были сумерки. Сигарет на этот раз ей достать не удалось. Они вернулись в теплый и прокуренный сарай. Николай достал пакет с табаком и трубку и предложил ей. Она сперва попробовала курить трубку, но ей не понравилось: трубка постоянно засорялась и гасла. Тогда она стала курить свернутые из газеты фунтики с табаком.
Часов в одиннадцать вечера она разделась, легла на кровать и выключила свет. Николай и тоже разделся и лег на диване. Под голову положил подушку. Если опустить голову низко, начиналась сильная тошнота. Несколько минут они лежали молча потом она спросила: "Ты меня хочешь?"
"Да, конечно" - соврал Николай и она стала гладить его руку. Затем перебралась к нему в кровать Он включил лампочку на железном шарнире, привинченную на потолке над кроватью. "Ты, что ли, без света не можешь?" "Да!" - ответил Николай весьма уверенным тоном. Минут за двадцать она успела кончить два или три раза, наконец, Николай почувствовал, что стало получаться и у него, но она вскочила и побежала к двери. Он догнал ее и проводил на двор к рукомойнику и попытался поддержать ее, когда она мылась. Она оттолкнула его: "Пошел ты на хуй!"
Они пошли в сарай и оделись. Он проводил ее до дома и она позволила ему поцеловать себя на прощанье. Как показалось Николаю, не очень охотно.
Было около часа ночи. Стало совсем холодно, градусов восемь или десять, и ясно, все небо было в звездах.
Николай проснулся около десяти. Страшно болела и кружилась голова. Примерно через полчаса он встал и доплелся до стола. На донышке бутылок оставалось немного водки, грамм по десять в каждой. Говорят, помогает при похмелье. Но даже запах водки вызывал у него тошноту.
На столе и во всем сарае была грязь, воняло старыми окурками. Николай включил чайник, чтобы согреть воду для завтрака и мытья посуды, а пока что начал понемногу наводить порядок - то и дело присаживаясь на стул для отдыха.
В дверь постучали. Он открыл - там стояла Наташа. "Может, у тебя осталось что-нибудь покурить?" "Да откуда у меня? Только табак". И протянул ей пакет. Намеревался отдать весь, но она не взяла - отсыпала примерно половину, сказала "спасибо" и направилась к двери. "Может, позавтракаем?" "Да мне не хочется". "Мне тоже не хочется. Ну хоть чая попьем. Или просто посидим, покурим". Но она отказалась и от чая, и от совместного курения. Николай открыл ей дверь и она вышла. Он проводил ее до калитки, где они попрощались и он вернулся в сарай.
Утро было снова солнечное, но еще более холодное, чем накануне. Даже поздним утром воздух почти не прогрелся, трава и листья оставались покрытыми росой; в сарае было заметно теплее, чем снаружи. Чайник, стоявший на столе возле окна, уже закипел. Холодное стекло сильно запотело и по нему стекали водяные капли.
М. Анчаров, "Песня о России"
George Orwell, "1984"
Вот она! Вот она!
На хую намотана!
Хулиганская пеесня
Ее муж (или кто он ей) был явно, как теперь говорят, "из крутых". Я его видел только издалека, вечером во вторник. Вида явно бандитского, здоровенных габаритов и стрижен ежиком. Приехал на "жигулях" самой новой марки, которую, как я слышал, распределяют лишь среди ветеранов и инвалидов.
На прошлой неделе случилось нечто вроде инсценировки "Доктора Живаго". Убежал из отряда революционных повстанцев и проживал в деревне с чужой женой и ребенком, сочетая физический труд с литературным творчеством.
В понедельник прошел в колонне от Манежной площади до Верховного Совета, где находился около часа. Когда начался дождь, зашел под пандус и сидел возле самых стен, на последнем, так сказать, рубеже обороны. Причем в тот момент я был, что называется, при боевом оружии. Я имею в виду кинжал. Согласен, что идти с кинжалом на танки - чистое пижонство. Впрочем, взял его вовсе не для каких-либо боевых целей, а совсем наоборот: намеревался отвезти на дачу и спрятать. Наведение порядков вполне могло дойти и до обысков по месту жительства всех хоть сколько-нибудь засветившихся граждан.
На Советской площади видел агитатора, который называл Ельцина агентом ЦРУ и масоном высшего градуса посвящения. Слушатели ругались, а я отпустил шутку: "Точно как в рассказе Хемингуэя о греческом короле. Как и все остальные греки, греческий король мечтал попасть в Америку". Среди общей ругани он расслышал эту мою вполне нейтральную фразу, которая почему-то привела его в бешенство. Я повернулся и зашагал к Манежной площади. Так что деяние мое, рассуди история иначе, потянуло бы не только на "ношение холодного", но и на 64-ю статью УК РСФСР, бывшую 58-ю: несмотря на доходчивое разъяснение представителя патриотической общественности, принял участие в боевых действиях под командованием наймитов мирового империализма. Конечно, может встать вопрос: поверил ли я тому агитатору? Верил ли я его словам во время своей маршировки до Верховного Совета и сидения под пандусом. Эх, господа товарищи, да какое вам дело до моей веры? Веру - ее, небось, к протоколу не подошьешь...
Весь вторник провел за работой. Оббивал лаги пола с нижней стороны необструганными горбылями. Работа не слишком сложная, но работать неудобно: сидишь, изогнувшись, на земле и колотишь молотком над головой. В среду продолжал работу и оббил к полудню почти всю площадь комнаты, получилось нечто вроде дощатого потолка в метре от земли. Весь вторник почти непрерывно шел дождь, а в среду с самого утра был жуткий ливень. Ближе к вечеру дошел до состояния почти невменяемого. Даже начал молиться (что отнюдь не входит в число моих привычек). Молился в выражениях мало того что неканонических, но и непечатных. "Господи, помилуй эту ебаную страну в последний раз!" Вы, конечно, будете смеяться, но молитва возымела действие. (67) К шести вечера, когда необитой оставалась полоска в полметра шириной, я прервал работу и пошел в сарай покушать. Дождь к этому времени прекратился, появилось солнце и заметно похолодало. Включил радио, там выступал Ельцин. Как и вчера вечером. С той только разницей, что приемник на этот раз включил в диапазоне УКВ. Не сразу осознал этот факт. Потом подумал: до чего же плюралистическая у нас оказалась хунта, дает слово своим оппонентам. Затем стал подозревать, что Ельцин тоже к ним перекинулся. Хоть с чертом - лишь бы против Горбачева, так что ли? Только потом вник в содержание передачи. Как оказалось, несколько часов назад ГКЧП в полном составе неожиданно поехал в аэропорт и улетел. Телевидение и радио разблокировано, комендантский час отменен. Затем транслировали заседание депутатов, которые торжествовали победу и уточняли состав делегации, которую было решено направить в Крым, чтобы вызволить Горбачева.
Все отчасти напомнило детскую сказку: безоружные бременские музыканты зашумели, закричали - напугали разбойников, те убежали - и добрый, хотя и недотепистый король был спасен. Все пляшут и ликуют. И даже солнышко на небе наконец появилось.
А четверг можно сравнить с эпизодом из "1984" Оруэлла. "Это был удар по партии. Это был политический акт". Только в той книге, как известно, утром после ночи любви является полиция и арестовывает любовников за аморальное поведение и вредные разговоры, а здесь все вышло с буквальной точностью наоборот. На следующий день утром услышал по радио сообщение об опечатывании ЦК КПСС и свержении памятника Дзержинскому.
...Утром в четверг я решил не оббивать досками вторую комнату, а выложить из кирпича хотя бы один участок цоколя. (Дом пока что опирается не на сплошной фундамент, а на отдельные кирпичные столбы.) Попробовать, как получится, а потом уехать в Москву на автобусе в час или, самое позднее, в три. Начал составлять раствор для кладки. Набрал из бочки под желобом ведро воды, а в другое ведро насыпал три литровых банки песка из кучи возле дома. Распечатал мешок с цементом, зачерпнул из него одну банку, высыпал в ведро с песком и начал перемешивать. В этот момент подошла Наташа, толстая женщина лет тридцати с соседнего участка. Сначала попросила сигарет, затем предложила вместе поесть и выпить. Воды в цементную смесь налить еще не успел, поэтому не отказался.
Естественно, в тот день в Москву так и не уехал. "Опять день прошел в помешательстве тихом". ("Доктор Живаго") Вернуться я намеревался в среду, но вышло лишь в пятницу.
Сознаюсь, не удержался от политических разговоров и рассуждений. Даже предложил тост за благополучное окончание путча, к чему Наташа отнеслась явно без восторга. Со стороны это, наверное, выглядело несколько глуповато: с дамами положено говорить о чувствах, а я все про политику и про политику, точно Смит с Джулией или Смердяков с Марьей Кондратьевной. Герой романа потрясает основы, мечет громы и молнии, громоздит мыслепреступление на мыслепреступление, а собеседница хотя и поддакивает, но в основном лишь из вежливости.
Сначала мы сидели и выпивали на свежем воздухе, потом пошли к нам в сарай. Когда стемнело, Наташа принесла туда же свою спящую дочку: "Она одна боится". Дочка сначала была совсем сонная, но вскоре разгулялась: потребовала есть и запросилась в туалет. Я поставил чайник и отнес ее в уборную; посадил на стульчак и подождал за дверью, пока она управится. Потом мы втроем пили чай и я при этом учил дочку грамоте с элементами древней истории. В качестве наглядного пособия использовал пустую бутылку из-под "Пшеничной". "Эта буква называется "П", ее придумали древние греки две с половиной тысячи лет назад. А вот эта буква называется "Ш", ее придумали древние евреи три тысячи лет назад..."
Около одиннадцати Наташа стала укладываться спать у меня в сарае. Положила на кровать дочку, та моментально уснула. Через некоторое время легла рядом с ней. Меня сильно мутило от выпитого и мне было, в общем, все равно. Подумал, неужели она так напилась, что не может пройти двадцати метров до своего участка. Я лег на диван и потушил свет. Минут пять мы лежали молча, затем она дотронулась до меня рукой и произнесла фразу, как показалось, прочитанную в сексуальной брошюрке, которые теперь продают в подземных переходах: "Ты меня хочешь?", "Да" соврал я и она перелезла ко мне в кровать. (Полчаса назад, когда мы сидели за столом, я якобы случайно дотронулся до ее руки и она необычайно резко отдернула. Думала, наверное, что это меня возбудит, а я, напротив, больше не возобновлял таких попыток.) Больше всего я опасался, что дочка проснется в самый неподходящий момент. Типично советская ситуация: супружеская пара и по крайней мере один ребенок в единственной комнате. Педофилия вприглядку, если можно так выразиться. Ебаная страна, что еще можно тут сказать. К счастью, дочка так и не проснулась, Думал, что Наташа останется у меня до утра, но она встала и пошла к себе, и я донес до ее дома спящую дочку.